Тихон Михайлович сделал жест в направлении двора.

— Был повешен, но спасен подоспевшими товарищами, — проговорил задумчиво Семенов.

— К сожалению, нет. Спасти Семенова бойцы «Беспощадного» не успели. Они ворвались в село вскоре после казни, но было уже поздно. Комэска Семенова похоронили в склепе местного помещика, но его останки…

— Как похоронили? — перебил комэск. — Как не успели?

Он оглядел поочередно казаков, перевел взгляд на Тихона Михайловича.

— К сожалению, — развел руками тот. — Комэск Иван Мокич Семенов был казнен на этом месте двадцать третьего августа тысяча девятьсот девятнадцатого года.

— Казнен? — переспросил комэск.

— Но это же известно, — ответил директор музея. — На эту тему раньше даже уроки памяти проводили, когда у нас школа ещё была.

Семенов встретился с ним взглядом.

— Кто же тогда я?

…Они сидели перед костром, чуть поодаль от которого, в прогоревших углях, запекалась картошка, и пили водку, предусмотрительно прихваченную Цыбулиным.

Машины наблюдателей исчезли, хотя и Семенов, и Цыбулин были уверены, что каждый их шаг фиксируется.

Говорить не хотелось, он больше слушал казаков — горячительный напиток развязал им языки, и герой Гражданской услышал много такого, чего не было в километрах просмотренной им кинохроники. Про лихие девяностые, про семибанкирщину, про кавказские войны…

— А что село тут такое, — говорил казак Володя, отслуживший на трех войнах снайпером. — Так вся российская деревня, считай, так и живет…

В какой-то момент Цыбулин, выкатывая картошку из золы, слишком широко махнул веткой и разворошил неосторожно костёр. Огонь вспыхнул ярче, и Семенов увидел прямо перед собой фигуру невысокого однорукого человека, задумчиво склонившего голову.

— Буцанов! — позвал комэск. — Иди же сюда, комиссар! Подойди ближе, разговор есть! Скажи, Буцанов, как это всё так сложилось, как вышло так…

Но фигура отступила назад и исчезла в темноте.

— Нет там никого, товарищ комэск, — сказал Цыбулин. — Просто тень так упала.

Глава 6

Парадоксы Светлого Будущего

В Москву Семенов вернулся в подавленном настроении и сразу поехал в офис.

— Искали меня?

Секретарь отвела глаза в сторону.

— Да нет…

Войдя в кабинет, Семенов увидел стоящую на столе новенькую плоскую флягу. Кто-то явно позаботился о том, чтобы произвести эффект: шторы в кабинете были задернуты, фляга лежала аккурат под лучом настольной лампы на отрезке суровой ткани-двунитки, памятной комэску ещё с Гражданской. Подойдя ближе, он разглядел гравировку, довольно сложную: атакующая кавалерийская лава — шашки наголо, кони выгнули шеи — и надпись понизу: Эскадрон «Беспощадный». Сердце комэска ёкнуло. Он взял флягу, подержал. Вещь была новая и, похоже, дорогая. Отвинтил крышку, понюхал. Спиртное.

Он поднял трубку внутреннего телефона — приучился, наконец, а то Юля уже начала над ним подтрунивать — дескать, не проще ли по телефону, чем каждый раз выходить в приемную, когда нужно о чем-то спросить.

— Слушаю, Иван Мокич, — отозвалась секретарша.

— Что это у меня на столе? — спросил он, возвращая флягу на место.

— Это господин Ирумов лично принес, — сказала Юля, успевая одновременно выстукивать что-то на клавиатуре компьютера. — В честь юбилея основания эскадрона. Серебряная, индивидуальный заказ! И коньяк там какой-то особенный!

— Ничего себе! — воскликнул комэск. — Смотри, какой внимательный!

Он снова взял в руку флягу. Гравировка была хороша — кони, всадники — как живые. Даже пыль из-под копыт гравер сумел изобразить.

— А что за Ирумов такой?

— О, это известная фигура! Его все знают…

— Я не знаю!

Юля оторвалась от клавиатуры, откинувшись на спинку кресла, вскинула подбритые брови.

— Ну, что, — начала она осторожно. — Бизнесмен из первой волны. Можно сказать, долгожитель. Сеть магазинов косметики. Немного гостиничного бизнеса, строительство, автоцентры… в общем, с миру по нитке… Руслан Григорьевич Ирумов. Общественный деятель, меценат, кажется, помощник депутата. Ни одной серьезной тусовки не пропускает, в телевизоре любит появляться. Хвастается, что входит в «Форбс». Где-то в нижней половинке списка…

— Чего? — переспросил комэск.

— Значит, состояние среднего размера, — пояснила Юля. — Если в федеральном масштабе.

Комэск задумчиво погладил рукоятку шашки.

— Ясно, — обронил он, разворачиваясь. — Толстосум, в общем.

— Заходил познакомиться, — бросила Юля вдогонку. — Сказал, у него какое-то очень интересное для вас деловое предложение.

— В гробу я видал его предложение, — пробурчал Семенов.

Якшаться с одним из буржуев, которых заново наплодила отвернувшаяся от революции родина, комэску Семенову не хотелось. Комиссар полка рассказывал как-то, что некоторые купцы и фабриканты выделяли деньги на партийную работу. Но он и тогда, услышав про Морозова и ему подобных, подумал, что не хотел бы оказаться на месте товарищей, принимавших эти пожертвования — трудно было бы принимать часть наворованного, с барского плеча, даже если отдается на благое дело. «На то у революции есть другие люди, способные к политике», — подумалось тогда.

Закрывшись в кабинете, комэск отставил флягу, вынул бутылку перцовой горилки и два граненых стаканчика — себе и Буцанову. Налил оба до краев. Сел с торца стола. Посидел задумчиво, поглядывая время от времени на дорогую безделицу, подаренную буржуем из какого-то там списка. Хмыкнул, дивясь тому, как все странно устроилось: «Беспощадный» бился за новый мир без буржуев — и вот теперь новый российский буржуй дарит ему подарок в день основания эскадрона! И как узнал, когда этот день?

Он убрал флягу в ящик стола.

— Вот так, товарищ Буцанов, — произнес Семенов вслух и опрокинул стакан.

Недавние утомительные процедуры, когда его трижды укладывали в эту жутковатую капсулу, после которой все тело наливалось густой ноющей болью, в одном, как он заметил, точно пошло на пользу: он снова стал с удовольствием выпивать и хмелеть от спиртного.

Комэск прикрыл глаза, смакуя, как горилка нежно и горячо разливается по жилам — и потянулся за второй. Он всегда выпивал эту вторую — частенько вспоминая, как смешно, по-гимназистки, морщил нос Буцанов, глотая крепчайший самогон.

— Вот так, — повторил он. — И непонятно, что дальше.

День был, как обычно, наполнен телефонной болтовней — ответственные товарищи обещали ему помочь с открытием казачьего кадетского корпуса, открыть финансирование и выполнить любые другие просьбы уважаемого героя. Но слова так и оставались словами: на деле все пробуксовывалось и отодвигалось.

Ближе к вечеру заглянул Григорий Степанович — тот лысый крепыш, который занимал, вроде бы, должность завхоза, но ни внешне, ни по исполняемым функциям на завхоза похож не был, к тому же носил странное прозвище Молчун. Ни в прошлой, ни в нынешней жизни, Семенов не встречал завхозов с прозвищами и такими ухватками.

— Зашел поздороваться.

Они обменялись рукопожатиями.

— Как съездил?

— Да вы и так все знаете, — сказал комэск. — Небось, каждый шаг отследили.

— Работа такая, — кивнул Молчун. — Доволен поездкой?

— Чем? — мрачно глянул комэск. — Враньем вашим? Бедных нет, все богатые… А оказывается, как была беднота, так и есть!

— Да нет, — не очень уверенно возразил Молчун. — С голоду никто не пухнет, дети в школах учатся, бедные мотоциклы покупают, машины… Но расслоение есть, это ты верно заметил.

Семенов только рукой махнул и ничего не сказал. Потянулась неловкая пауза.

— Нальешь, что ли? — нарушил ее Молчун.

— Налью. Как своего брата-бойца обделить?

— Ты к чему это?

Семенов разлил.

— А к тому, что никакой ты не завхоз. Ты боец, рубака, воевать привык, кровь лить свою и чужую. Хотя думаю, признаваться тебе в этом нельзя.

Молчун замешкался с ответом.

— Просто мы из разных времен.